Перейти к основному содержимому

Теоретические контексы и теория жизнестойкости

По материалам книги Е. И. Рассказовой и Д. А. Леонтьева "Жизнестойкость и её диагностика", 2016 год

С. Мадди: от нейропсихологии до экзистенциализма​

Сальваторе Мадди родился в 1933 г. в Нью-Йорке в семье иммигрантов из Италии. Он с отличием окончил Бруклинский колледж, после чего поступил в аспирантуру Гарвардского университета и в 1960 г. защитил докторскую диссертацию под руководством Д. Мак-Клелланда. Дальнейшая его карьера была связана с Чикагским университетом, где он работал до 1986 г., а с 1986 г. и до настоящего времени он преподаёт в Калифорнийском университете в Ирвайне.

Работы Мадди 1960–1970-х гг. укладываются в три основных направления.

Первое, продолжающее его диссертацию, касается проблем активации, эмоций и новизны, что быстро выдвинуло его в первые ряды исследователей творчества.

Второе направление связано с историей и методологией теории личности; в частности, в 1968 году он выпустил один из первых учебников по теориям личности, который продолжает дорабатываться и переиздаваться до сих пор.

Третье направление, стартовавшее с конца 1960-х гг., связано с осмыслением экзистенциальных проблем в контексте психологии личности, и его разработка сделала Мадди автором одной из наиболее ярких и оригинальных концепций в экзистенциальной психологии. Своеобразным развитием этого направления стала теория и исследования жизнестойкости, появившиеся в конце 1970-х гг. и ставшие с того времени основным содержанием всей дальнейшей работы учёного до настоящего времени.

В самой ранней версии своей теории С. Мадди различает ядро и периферию личности. Его подход к ядру личности, разработанный совместно с Д. Фиске, базируется на понятии активации. Тенденция ядра личности в том, чтобы сохранить характерный, привычный для неё уровень активации. Активация в понимании С. Мадди — «нейропсихологическое понятие», описывающее, с одной стороны, субъективный уровень возбуждения, с другой стороны — объективное возбуждение определенных участков мозга. Активация детерминируется воздействием трёх измерений стимуляции со стороны трёх её источников — экстероцептивные, интероцептивные и корковые (подкорковые области мозга, то есть зона активации, получают сигналы от коры). Выделяются такие измерения стимуляции, как интенсивность, разнообразие и значимость. Разнообразие при этом включает в себя такие аспекты, как изменение, новизна и неожиданность.

С. Мадди и Д. Фиске считают, что индивидуальная привычная кривая активации формируется в развитии ребёнка и мало изменяется впоследствии. Воздействия, превышающие (или меньшие) привычный уровень активации, приводят к поведению, изменяющему само это воздействие (к коррекционному поведению, которое соответствует понятию психологических защит). Возможно также антиципационное поведение (интеграция и дифференциация), предотвращающее рассогласование уровней активации в будущем.

На периферии личности сохранение одного и того же уровня активности проявляется в изменении деятельности человека. Личность привыкает к определённой стимуляции и, следовательно, должна для поддержания своего уровня активности расширять сферу своей деятельности или искать более интенсивные стимулы. Процессы интеграции и дифференциации, позволяющие сопоставлять характеристики стимулов, объединять их и различать, также ведут к изменению трех измерений стимуляции.

Важным для этой теории является то, что качественные особенности стимуляции не рассматриваются, и она не противоречит тем фактам, что человек может стремиться к повышению активности. Такое отсутствие содержательной наполненности стимулов и потребностей ведёт, с одной стороны, к снятию противоречия самодетерминации и детерминации, но, с другой стороны, ограничивает возможность конкретизации теории в определённых конструктах. Уже в более ранней работе о теориях личности С. Мадди вводит в типологию личности, наряду с уровнем активации, потребностью в одном из параметров стимула и направленностью на внешний или внутренний источник стимуляции, четвертое основание — пассивность/активность личности, то есть возможность влияния личности на стимуляцию. Активная личность, таким образом, обладает субъективным чувством контроля и хорошо антиципирует и предотвращает расхождение привычного и актуального уровня активации. Однако этот параметр уже не вытекает напрямую из того, как С. Мадди понимает ядро личности.

С конца 1960-х гг. Мадди обращается к идеям экзистенциальной философии и психологии, начав с объяснения феномена экзистенциального невроза. Он выделяет в нем когнитивный, аффективный и активностный компоненты. Когнитивный компонент — состояние смыслоутраты, то есть стойкая неспособность найти в мире что-то, что вызывало бы интерес, было бы значимым. Аффективный компонент — преобладание скуки, приближающейся к депрессии. Основной характеристикой активностного компонента является не столько сам уровень активности, сколько сниженная его избирательность, люди делают всё, что подвернётся под руку.

Мадди уделяет большое внимание описанию премобидной личности, то есть человеку, которого еще нельзя назвать больным экзистенциальным неврозом, но который являет собой пограничный тип человека, склонного к такому неврозу. Во многом ключевым является вопрос идентичности. Такой человек воспринимает себя как носителя определённых социальных ролей и биологических характеристик, то есть тех характеристик, по которым он мало отличается от остальных. Он такой же как все, потому что по этим параметрам все мы сравнительно мало различаемся. Кроме того, восприятие себя через призму социальных ролей и биологических потребностей означает, что мы воспринимаем их как могущественную силу, к которой должны адаптироваться. Соответственно, человек, которого Мадди описывает как «преморбидную личность», — человек конформный.

В теоретической статье «Поиск смысла» стартовой точкой выступила теория смысла и теория потребностей. Человек работает, заводит семью, вступает в клубы, устраивает вечеринки, влюбляется потому, что это формы активности, которые имеют для него смысл. И как только мы признаем, что любая активность имеет для нас смысл, мы уже не можем избежать вопроса, почему мы встаём с кровати по утрам и почему мы вообще продолжаем жить. Возвращаясь к анализу синдрома экзистенциального недуга, Мадди описывает несколько его вариантов разной степени тяжести. Самая тяжёлая — вегетативная форма: человек убежден, что ничто не имеет смысла, ничто не вызывает у него эмоций. Мадди в качестве иллюстрации приводит Мерсо, героя повести А. Камю «Посторонний». Это человек, которому все равно. Он не испытывает никаких эмоций, идя за гробом матери, занимаясь любовью, убив человека при случайных обстоятельствах. Вторая форма — нигилизм, попытка дискредитировать все, что может претендовать на смысл. Если вегетативный человек проживает свою жизнь в апатии и бесцельности, нигилист обнаруживает определенную направленность, но его энергия направлена на дискредитацию смысла. Она основана на отчаянии и на злобном удовольствии от разрушения. Третий тип экзистенциального недуга, который описывает Мадди — авантюризм, или активизм (Мадди использует термин crusadism от crusade — крестоносец). Это фанатическая активность с блеском в глазах и пеной на губах, потребность совершить что-то так, чтобы не оставалось времени задуматься. Позднее Мадди стал рассматривать эти три формы экзистенциального недуга как качественно различающиеся степени отчуждения, добавив к ним ещё одну — бессилие. Эти четыре формы выделяются по двум основаниям: ощущение контроля и осмысленности собственных действий. В случае бессилия обстоятельства воспринимаются как осмысленные, но неподконтрольные, в случае нигилизма — как бессмысленные. Вегетативность рассматривается как наиболее тяжёлое нарушение, когда выражены оба компонента отчуждения. В случае авантюризма осмысленными представляются только неординарные события.

Основа личности — это потребности, которые делятся на биологические, социальные и психологические. К последним относятся потребности в воображении, суждении и символизации. С помощью психологических потребностей человек перестраивает и интерпретирует свой опыт; именно они обеспечивают возможность выбора прошлого либо будущего.

У «преморбидной личности» доминируют исключительно биологические и социальные потребности, а психологические не выражены. Человек сам себя редуцирует к биологическим и социальным аспектам своего существования и воспринимает себя как всего лишь воплощение биологических нужд и социальных ролей, он следует в своей жизни этим двум типам побуждений и движется по пути, который Мадди называет «конформистский путь развития личности».

Напротив, люди, у которых доминирующее положение занимают психологические потребности, оказываются способны опосредовать свои биологические нужды и социальные роли, в частности, строить образ будущего и представления о возможном, осуществлять выбор, принимать решения, давать оценки и дистанцироваться в этих оценках от того, что есть, проводить различения… Попросту говоря, такой человек может в своем сознании строить альтернативные миры, не будучи привязан только к тому, что есть. У него появляется система психологических инструментов, которая делает его отчасти независимым от внешнего мира. Психологические потребности делают поведение опосредованным и произвольным, то есть субъектным. Это другой, индивидуалистский путь развития. Индивидуалист, по Мадди, — это человек, обладающий внутренней жизнью, посредством которой он может воздействовать на свои биологические переживания и побуждения. Такой человек рассматривает общество не как неумолимую силу, а как то, что люди создали для своего удобства. Он считает, что человек уникален, поскольку он в силах овладеть своей собственной судьбой.

Символизация, воображение и суждение — это не только потребности, но и пути поиска смысла. Индивидуалистский и конформистский пути развития, хоть и были описаны Мадди как полярные противоположности, в реальности образуют континуум: мы все в какой-то степени обладаем чертами и того и другого типа. В своих индивидуалистских проявлениях человек создаёт свой собственный смысл, а в конформистском состоянии он принимает те смыслы, которые нам внушаются или нами наследуются, и воспринимает их как абсолюты, которые требуют служить им без права выбора и уклонения. Именно конформная часть нас довольно сильно подвержена стрессу, угрожающему нашим конформно усвоенным смыслам и толкающему нас в экзистенциальный недуг.

В более поздних работах Мадди вводит в свою теорию ещё один важный элемент. Мы создаём смысл в процессе принятия решения, находясь перед экзистенциальной дилеммой выбора между прошлым и будущим. Истолковывая свой опыт как сходный с прошлым или отличный от него, человек может действовать так же, как действовал ранее, или иначе. Выбор прошлого — это выбор неизменности, сохранения статус кво. Выбор будущего — это выбор изменения, неизвестности. Выбор будущего неминуемо рождает тревогу, страх перед неизвестностью. Экзистенциальная тревога неизбежна, поскольку будущее непредсказуемо. Отсутствие тревоги перед будущим неадекватно. Выбор прошлого влечёт за собой чувство вины за упущенные возможности. Однако эти две альтернативы не равноценны. Выбор будущего желателен, потому что это путь развития, создания смысла, а выбор прошлого ведет к стагнации и риску смыслоутраты. К выбору будущего склонны именно те люди, которые движутся по индивидуалистскому пути, а к выбору прошлого — люди, которые идут по конформистскому пути.

Жизнестойкость как личностная основа экзистенциального мужества​

Понятие жизнестойкости (hardiness), введённое Сьюзен Кобейса и Сальваторе Мадди, находится на пересечении теоретических воззрений экзистенциальной психологии и прикладной области психологии стресса и совладания с ним.

Авторы рассматривают его как операционализацию экзистенциального конструкта «мужество быть». Эта экзистенциальная отвага предполагает готовность «действовать вопреки» — вопреки онтологической тревоге, тревоге потери смысла, вопреки ощущению «заброшенности» (М. Хайдеггер). П. Тиллих рассматривает его как основу бытия в целом, потому что только на основе мужества жизнь оказывается возможной:

Мужество быть — это этический акт, в котором человек утверждает своё бытие вопреки тем элементам своего существования, которые противостоят его сущностному самоутверждению.

Мужеством обычно называют, замечает П. Тиллих, «способность души преодолевать страх». Поэтому исходным для анализа проблемы мужества выступает анализ проблемы страха и тревоги.

П. Тиллих различает три типа экзистенциальной, то есть неустранимой тревоги в соответствии с тремя областями самоутверждения, в которых небытие угрожает бытию. Это тревога судьбы и смерти (или просто — тревога смерти), тревога пустоты и утраты смысла (или просто — тревога отсутствия смысла), и тревога вины и осуждения (или просто — тревога осуждения). Первая угрожает онтическому самоутверждению, то есть самоутверждению в области существования как такового, вторая самоутверждению нравственному, третья самоутверждению духовному. Мужество — это самоутверждение вопреки этим трём угрозам, или трём разновидностям небытия. Мужество является альтернативной отчаянию реакцией на осознание небытия и угрозу, которую оно несёт. Оно в том, чтобы осознать угрозы самоутверждению, видеть и тем не менее не впадать в отчаяние и не вытеснять их, а принять их в свою жизнь. То есть мужество альтернативно, с одной стороны, отчаянию, и с другой — защитному отрицанию и самоограничению, уходу в невроз. Говоря о конкретных формах мужества, П. Тиллих различает диалектически взаимосвязанные мужество индивидуализации, или мужество быть собой, и мужество соучастия, или мужество быть частью, а также мужество трансцендирования в условиях отсутствия смысла.

Однако мужество предстаёт как нечто большее, чем естественная твёрдость характера, «сила воли». Оно представляет собой смысловой, мировоззренческий феномен. На это обратил внимание, в частности, С. Мадди, анализируя страх смерти и воздействие, которое он оказывает на личностное развитие. Его исходные представления пересекаются с идеями П. Тиллиха, Р. Мэя и Дж. Бьюджентала: столкновение с угрозой смерти может негативно сказываться на личности, но может оказывать и благотворное воздействие. Мадди, однако, идёт дальше: отвага или трусость как паттерны особенностей личности проявляются прежде всего в формировании позитивной или негативной жизненной философии. Человек с позитивной философией жизни, пишет Мадди,

…будет воспринимать жизнь как вызов и пытаться представить адекватный ответ, а не утешаться горьким осознанием того, что лёгких путей не бывает. Он будет постоянно пытаться определить границы своих возможностей контроля и выработать чёткое и ясное ощущение того, что является для него важным. Он обретёт индивидуальную и дифференцированную этическую систему, вместо того чтобы пассивно сетовать на неадекватность ценностей в принципе лишь потому, что традиционные ценности наивны. Он будет испытывать чувство подъёма от полного использования своих возможностей для достижения личностно значимых целей, а не сидеть в трясине страха, тревоги за свою безопасность и постоянных предосторожностей. Человек с негативной философией, напротив, с возрастом будет становиться все более ригидным и защищающим себя, будет испытывать нарастающий страх и отчаяние..

Далее Мадди рассматривает предпосылки мужества:

Чтобы быть отважным, человеку необходима вера в себя, или уверенность в собственной ценности и способности жить. Кроме того, у человека должны быть хорошо развиты когнитивные функции, создающие смысл, а именно, символизация, воображение и суждение. Я хочу сказать, что, сталкиваясь со смертью, человек, склонный активно использовать символизацию, воображение и суждение и обладающий запасом веры в себя, не будет паниковать и сможет творчески преобразовать тяжёлые события в позитивную жизненную философию, основанную на принципах активного ответа на жизненный вызов и опоры на им самим выстроенный личностный смысл.

Наоборот, человеку трусливому недостаёт веры в себя, и он не склонен к активному использованию названных когнитивных функций:

В результате, когда такой человек сталкивается со смертью, он испытывает ужас, он не способен творчески подходить к угнетающим его обстоятельствам, и либо вообще избегает формирования философии жизни, либо вырабатывает негативную философию, основанную на отчаянии и разочаровании от того, как бессмысленна жизнь.

В последующем Мадди операционализировал конструкт экзистенциального мужества в переменной жизнестойкости, сохранив его мировоззренческую природу. Именно жизнестойкость позволяет человеку выносить неустранимую тревогу, сопровождающую выбор будущего (неизвестности), а не прошлого (неизменности) в ситуации экзистенциальной дилеммы.

В контексте академической психологии жизнестойкость соотносится прежде всего с популярным с 1980-х гг. понятием резилентности (resiliency, resilience). Этим понятием, заимствованным из физики упругих деформаций, стали метафорически обозначать психологическую способность сопротивляться давлению, восстанавливаясь после прекращения деформирующего воздействия. Резилентность понимается как динамический процесс поддержания позитивной адаптации вопреки неблагоприятным условиям, стрессогенной ситуации. Понятие резилентности описывает феномен и находит объяснение в целом ряде разных теорий. В качестве одной из них правомерно рассматривать и теорию жизнестойкости, что и делает её автор. Одна из книг С. Мадди и Д. Хошабы называется «Резилентность в действии»; авторы характеризуют устойчивость как проблему, точнее, проблемную область, а жизнестойкость — как конкретный вариант подхода к решению проблемы, ответа на вопрос о механизмах устойчивости. Мадди отмечает, что резилентность имеет отношение к поведенческим реакциям, являясь скорее возможным следствием жизнестойкости как личностной диспозиции. При этом, если большинство подходов к резилентности были сосредоточены на том, как не утратить здоровье и эффективное функционирование на фоне стрессов, сравнительно немногие из них, и в том числе теория жизнестойкости, объясняет не только сохранение себя, но и успешное развитие в условиях стресса.

Концепция жизнестойкости, таким образом, позволяет соотнести исследования в области психологии стресса с экзистенциальными представлениями об онтологической тревоге и способах совладания с ней, предлагая практически эффективный, основанный на экзистенциальных воззрениях ответ на одну из наиболее актуальных проблем конца ХХ века.

Жизнестойкость (hardiness) представляет собой систему убеждений о себе, мире, отношениях с ним, позволяющую не только предотвратить ущерб здоровью и эффективности деятельности, но и позволить нарастить их, паттерн установок и стратегий, порождающих экзистенциальное мужество и мотивацию для тяжёлой работы преобразования источников стресса из угрозы катастрофы в возможности для развития. Жизнестойкость является устойчивой диспозицией, однако это не черта личности в классическом понимании, а мировоззренческая установка, которая при всей своей устойчивости может осознаваться и изменяться; ее можно отнести к такому особому классу неклассических мишеней диагностики, как личностные стратегии. Представление о стратегиях возникает, когда мы рассматриваем человека не просто как механическое устройство, в которое заложены определённые механизмы реагирования, а как более сложное устройство, обладающее сознанием и возможностью выбора, возможностью относиться к самому себе, к своим действиям, к своему поведению, к своим реакциям и по-разному строить свои действия. Стратегии, подобно чертам личности, являются устойчивыми и, строго говоря, подпадают под эту категорию. Однако в отличие от подавляющего большинства черт, попавших в фокус внимания психологов, стратегии являются устойчивыми способами поведения, более или менее осознанно выбранными при наличии альтернативы, и подвержены целенаправленным изменениям; это не самопроизвольно функционирующие на автопилоте «плёнки», а стабильные ориентиры для «ручного» управления собственной произвольной активностью.

Точнее будет говорить не об одной установке, а об интегрированной системе из трёх взаимосвязанных установок: вовлечённость, контроль, принятие риска. Выраженность этих трех компонентов и жизнестойкости в целом препятствует возникновению внутреннего напряжения в стрессовых ситуациях за счёт жизнестойкого совладания (hardy coping) со стрессами и снижения их значимости (отличие от сходных конструктов будет обосновано ниже).

Вовлечённость (commitment) определяется как убеждённость в том, что активное участие в происходящем даёт максимальный шанс найти стоящее и интересное для личности. Это неравнодушие, убеждение человека в том, что, только будучи активным, он сможет найти в мире то, что ему важно. Человек с развитым компонентом вовлечённости получает удовольствие от собственной деятельности. Мадди пишет:

Если Вы чувствуете уверенность в себе и в том, что мир великодушен, Вы обладаете вовлечённостью.

В противоположность этому отсутствие подобной убеждённости порождает чувство отвергнутости, ощущение себя «вне» жизни.

Контроль (control) представляет собой убеждённость в том, что борьба позволяет повлиять на результат происходящего, убеждение, что личность находит важное для неё через активное преодоление. Даже если возможности влиять на происходящее сильно ограничены, какие-то возможности все равно остаются, и человек с развитой установкой контроля не опустит руки, а будет пытаться влиять на то, что поддаётся. Человек с сильно развитым компонентом контроля ощущает, что сам выбирает собственную деятельность, свой путь. Противоположность этому — ощущение собственной беспомощности.

Принятие риска (challenge) — это убеждённость в том, что всё то, что случается, способствует развитию за счёт знаний, извлекаемых из опыта, неважно, позитивного или негативного; это готовность идти на риск, принять вызов, основанная на убеждении, что любые последствия — как позитивные, так и негативные — помогут получить новый опыт и будут способствовать развитию.

Если ты потерпел неудачу, не упусти урок,

— говорил Далай-Лама. Человек, рассматривающий жизнь как способ приобретения опыта, готов действовать в отсутствие надёжных гарантий успеха, на свой страх и риск, считая стремление к простому комфорту и безопасности обедняющим жизнь личности. В основе принятия риска лежит идея развития через активное усвоение знаний из опыта и последующее их использование. Низкие значения принятия риска означают, что человек не готов действовать без полной гарантии, что результат будет благоприятен; в противном случае он воздержится от действия.

Компоненты жизнестойкости развиваются в детстве и отчасти в подростковом возрасте, хотя их можно развивать и позднее. Их развитие решающим образом зависит от отношений родителей с ребёнком. В частности, для развития компонента участия принципиально важно принятие и поддержка, любовь и одобрение со стороны родителей. Для развития компонента контроля важна поддержка инициативы ребёнка, его стремления справляться с задачами все возрастающей сложности на грани своих возможностей. Для развития принятия риска важно богатство впечатлений, изменчивость и неоднородность среды.

Мадди подчёркивает важность выраженности всех трех компонентов для сохранения здоровья и оптимального уровня работоспособности и активности в стрессогенных условиях. Можно говорить как об индивидуальных различиях каждого из трех компонентов в составе жизнестойкости, так и о необходимости их согласованности между собой и с общей (суммарной) мерой жизнестойкости.

Жизнестойкость в психологии стресса​

Первое исследование, знаменующее становление жизнестойкости как психологического конструкта, — лонгитюдное исследование реакции на стрессогенную ситуацию у менеджеров крупной телекоммуникационной компании штата Иллинойс (Illinois Bell Telephone Company — IBT). Вследствие изменений в законодательстве, регулирующем телекоммуникационный бизнес в США (принятых в 1981 г.), всем предприятиям отрасли предстояли значительные сокращения персонала в течение нескольких месяцев, о чем было заранее известно. Так, штат IBT за год сократился почти вдвое. Эта ситуация провоцировала реакции дистресса, соматические заболевания и психические нарушения у многих работников, ожидающих решения своей судьбы. Исследование, проведённое С. Мадди, обнаружило чёткую обратную зависимость между выраженностью компонентов жизнестойкости и вероятностью серьёзного заболевания в течение года после возникновения стрессовой ситуации у менеджеров компании. При низкой выраженности всех трех компонентов жизнестойкости вероятность заболевания оказалась равна 92,5%, при высоком уровне одного из компонентов — 71,8%, при высоком уровне двух компонентов — 57,7%, при высоком уровне всех трех компонентов — 7,7%. Эти цифры, помимо значимости компонентов жизнестойкости в предотвращении стрессогенных расстройств, свидетельствовали также в пользу гипотезы С. Мадди о системном характере их взаимодействия между собой, при котором суммарный эффект превышает сложение эффектов каждого компонента в отдельности.

Эти и более поздние исследования подтвердили также положительную связь жизнестойкости с трансформационным совладанием и отрицательную — с уровнем напряжения. При этом если способы совладания с проблемной ситуацией измерялись при помощи опросника Р. Лазаруса и С. Фолкман (Ways of Coping Checklist), то показатели напряжения — через измерение артериального давления и при помощи чеклиста симптомов (Hopkins Symptom Checklist). Интересно, что по ряду данных жизнестойкость не связана с врождённой конституциональной уязвимостью к заболеваниям. Тем не менее у испытуемых с высоким уровнем субъективного стресса в 1981 г. низкая жизнестойкость являлась предиктором развития соматических заболеваний в течение последующего года (вероятность их заболевания в течение года составляла 81%, тогда как при высокой жизнестойкости — менее 24%).

Начиная с середины 1980-х гг. было опубликовано множество эмпирических данных, подтверждающих буферную функцию жизнестойкости в стрессогенных ситуациях: высокий уровень жизнестойкости препятствует развитию психических и соматических симптомов, способствует лучшему здоровью, субъективному благополучию и эффективной деятельности, а тренинг жизнестойкости способствует лучшему совладанию со стрессом в организационном, образовательном контексте, в психологии спорта, психологии здоровья и медицинской психологии.

В России отдельные упоминания концепции С. Кобейса как концепции «устойчивости» были ранее, но активные исследования начались только с появлением соответствующего апробированного инструментария. При этом, если ранние работы были направлены на апробацию теста жизнестойкости, а круг эмпирических задач касался повторения и уточнения результатов международных исследований (выявление связи ее компонентов с депрессивностью, тревожностью, совладающим поведением, осмысленностью жизни и психологическим благополучием), то в более поздних работах жизнестойкость стала рассматриваться как один из личностных ресурсов, играющих важную роль в процессах психологической саморегуляции.

Как работает жизнестойкость? За счёт чего она позволяет преодолевать стресс? Согласно психологии стресса, все психологические факторы влияют на стресс одним из двух способов: они могут влиять на оценку ситуации («Несёт ли она угрозу для меня?», «Могу ли я с ней справиться?»), а могут влиять на реакцию человека, его поведение, преодоление трудностей.

На возникновение стресса влияют различные факторы: врождённая уязвимость организма (например, склонность к различным заболеваниям), внешние события, убеждения человека, его умение совладать со стрессовой ситуацией. Влияние первых двух не всегда подвластно контролю, однако развитие трансформационных копинг-стратегий и жизнестойкости способствует смягчению их последствий — собственно стресса. Жизнестойкие убеждения, с одной стороны, влияют на оценку ситуации — благодаря готовности активно действовать и уверенности в возможности на неё влиять она воспринимается как менее травматичная. С другой стороны, жизнестойкость способствует активному преодолению трудностей. Она стимулирует заботу о собственном здоровье и благополучии (например, делать зарядку каждый день, соблюдать диету и т. п.), за счёт чего напряжение и стресс, испытываемые человеком, не перерастают в хронические и не приводят к психосоматическим заболеваниям.

С. Мадди различает регрессионное и трансформационное совладание со стрессом. Трансформационное совладание, в отличие от регрессионного, подразумевает открытость новому, готовность действовать и активность в стрессовой ситуации. Он описывает пять основных механизмов, благодаря которым проявляется буферное влияние жизнестойкости на развитие заболеваний и снижение эффективности деятельности:

  • оценка жизненных изменений как менее стрессовых;
  • создание мотивации к трансформационному совладанию;
  • усиление иммунной реакции;
  • усиление ответственности по отношению к практикам здоровья;
  • поиск активной социальной поддержки, способствующей трансформационному совладанию.

Итак, «переход» от экзистенциальной философии к психологическому содержанию на многие годы закрепил за жизнестойкостью место в психологии стресса. Это отражено в самом её определении как системы убеждений, способствующих успешному совладанию со стрессом и препятствующих снижению продуктивности деятельности и заболеванию в стрессогенных ситуациях.

Подтверждают гипотезу о «буферной» функции жизнестойкости и экспериментальные исследования реакции на стрессогенную ситуацию: так, в одном из исследований было показано, что физиологические реакции на стресс значимо меньше выражены у испытуемых с низкой тревожностью и высокой жизнестойкостью. В последующих разделах описаны результаты других исследований, связывающих жизнестойкость с продуктивностью на рабочем месте, в спортивной карьере, военной службе, а также со здоровьем и заболеваемостью в стрессогенных ситуациях. Здесь же рассмотрим вопрос о месте модели жизнестойкости среди других моделей совладания со стрессом.

Моделей совладания со стрессом в психологии множество: модель жизнестойкости среди них занимает отнюдь не лидирующее положение. Каково же место жизнестойкости среди других теорий психологии стресса?

С нашей точки зрения ответ зависит от глубины анализа связи между стрессором как трудной жизненной ситуацией (в том числе, повседневными трудностями) и стрессом как переживанием и реакцией человека, который — если переходит в хроническую форму дистресса — может приводить к нарушению психического и соматического здоровья. Каждый из уровней анализа характеризуется спецификой акцента на жизненные события или повседневные неприятности, а также принятием определённой модели воздействия факторов. При этом мы будем следовать логике выделения трех механизмов воздействия факторов на симптомообразование в психологии стресса: прямое воздействие, опосредствованное (медиация) и регуляторное (модерация). В случае модели прямого воздействия личностный фактор вызывает у человека определённое состояние (высокий уровень тревоги и негативных эмоций или, наоборот, его активность, уверенность в себе) и травмирующее событие попадает уже на благотворную или неблаготворную почву. В модели регуляторного воздействия психологический фактор заставляет человека более или менее интенсивно реагировать на происходящее. В модели опосредствования стресс мобилизирует личностные ресурсы (или, напротив, вызывает убеждение в собственном бессилии), что приводит к стрессу и дезадаптации.

Можно выделить следующие уровни «глубины» ответа на вопрос о том, какие психологические механизмы опосредствуют связь стрессор—состояние.

Гибкие когнитивные процессы (оценка угрозы и возможностей). Сюда, в частности, относится транзактный подход Р. Лазаруса и С. Фолкман, согласно которому фактором, опосредствующим связь стрессор—состояние человека выступает процесс когнитивной оценки (первичной, вторичной и переоценки в результате действия), следствием которого является, в частности, выбор копинг-стратегий. В центре внимания исследователей при этом находится процесс возникновения стресса, его сложная динамика.

Следует отметить, что Р. Лазарус не отрицал роли личностных факторов в возникновении и течении стресса, но считал их изучение недостаточным:

Мы утверждаем, что системы убеждений — важные факторы для оценки и копинга, но мы не должны делать ошибку, полагая, что усилия по совладанию и сопротивление могут быть объяснены только этой когнитивной активностью.

При широте возможностей, задаваемых транзактной моделью (по сути, она стала основой понимания стресса и копинг-стратегий в современной психологии), она не выделила какую-либо одну модель воздействия оценки на состояние человека (в терминах Д. Брайта и Ф. Джонса). Во многих исследованиях было показано, что оценка может определяться спецификой ситуации (модель опосредствования); может полностью изменить направление и силу связи (например, ошибочная оценка угрожающего события может привести к тому, что стресса не будет — модель регуляторного воздействия). Наконец, существуют индивидуальные особенности оценки (например, человек склонен оценивать широкий спектр ситуаций как угрожающие). С нашей точки зрения, задачей моделей следующих уровней является поиск более устойчивых переменных, объясняющих особенности оценки и стресса».

«Относительно устойчивые» системы когнитивных образований (убеждений, узлов и т.п.). Основным критерием отнесения модели к данной группе является использование понятия «активации» факторов, влияющих на состояние человека. Иными словами, предлагаемые в этих моделях когнитивные образования являются лишь относительно устойчивыми и могут быть актуализированными и латентными. К этой группе можно отнести теорию когнитивных убеждений, теорию ассоциативной сети Т. Бауэра. Например, в рамках когнитивной терапии А. Бека предлагается выделять относительно устойчивые когнитивные схемы, актуализация которых может существенно изменить когнитивную оценку ситуации: например, почти любое событие будет расцениваться как угрожающее. В теории ассоциативной сети Т. Бауэра основным фактором являются «узлы», образующие связи между родственными единицами информации. Эмоции также хранятся в ассоциативной сети в виде узлов. Тревога активизирует «узел» тревоги, который распространяет активность к соседним «узлам». Повышенный уровень тревоги у человека подразумевает повышенный базовый уровень активности «узла» тревоги.

Уровень личностных черт и смысловых образований (диспозиции, ценности). Сюда относятся разнообразные конструкты личностного уровня, рассматривающиеся как протективные в отношении стресса и его негативных последствий. Например, В. А. Абабков и М. Перре выделяют: эмоциональную стабильность, враждебность, жизнестойкость, чувство связности, оптимизм, самоэффективность, психологические защиты и т.п. Ф. Брайт и Д. Джонс добавляют к этому списку негативную аффективность, локус контроля, тревожность как личностную черту, а Л. А. Китаев-Смык рассматривает роль нейротизма и интроверсии/экстраверсии, предложенных Г. Айзенком. В отличие от предыдущей группы подходов, здесь в центре внимания выступают устойчивые особенности, тогда как активизированного и инактивного состояния системы не предполагается. Модель жизнестойкости С. Мадди как психологическая модель также относится к этому уровню, хотя исходно проистекает из концепций следующего уровня и тесно с ними связана.

Уровень личности. Сюда относятся теории экзистенциальной психологии, делающие акцент на экзистенциальной тревоге и внутреннем переживании, на изменении состояния человека. В этих концепциях стрессор не обладает собственным содержанием — «стрессором» может выступать при определенных условиях любое событие. М. К. Мамардашвили пишет в этом контексте о «впечатлении» — особом переживании любого события, которое указывает, где и в чем можно искать смысл. Переживание впечатления содержит в себе столкновение с экзистенциальной тревогой, с которой необходимо справиться, не отрицая её. Тревога связана с неопределённостью и неконтролируемостью собственных переживаний и мыслей. Р. Мэй выделяет негативные и конструктивные способы противостоять тревоге. Негативные способы совладания с тревогой подразумевают сужение области смысла, следование простым поведенческим образцам, неврозы, психосоматозы и т. п. При конструктивном совладании с тревогой человек «расширяет» сферу смысла, находит новый смысл, начинает видеть ситуацию под другим углом. Иными словами, состояние человека, принимающего тревогу, характеризуется максимальной гибкостью, способностью находить новые аспекты и смыслы.

Итак, хотя жизнестойкость была предложена как экзистенциальное понятие, на психологическом уровне эту концепцию следует отнести к моделям стресса уровня личностных черт. Это предопределило ещё один важный фокус эмпирических исследований С. Мадди — дифференциацию роли жизнестойкости и других конструктов личностного уровня. При этом особое внимание он уделял конструктам позитивной психологии, близость которых к жизнестойкости особенно очевидна.

Жизнестойкость в позитивной психологии​

Модель жизнестойкости, несмотря на содержательную близость позитивной психологии, не вошла в «мэйнстрим» последней. Тем не менее связь жизнестойкости и других конструктов, предложенных в позитивной психологии, очевидна: например, ее корреляция с оптимизмом варьирует по данным наших исследований на уровне около 0,60. Несмотря на усилия С. Мадди по дифференциации своего конструкта с оптимизмом (описано в следующем разделе), это удается на достаточно экстремальных выборках, тогда как в остальных случаях жизнестойкость и оптимизм идут «рука об руку».

Понятно, что родственность «позитивным» переживаниям присуща жизнестойкости исходно: С. Мадди предлагает этот конструкт для операционализации мужества, наполняя психологическим содержанием более формальные категории активности и выбора будущего. Более того, хотя основные исследования жизнестойкости проводились в психологии стресса, С. Мадди признает более широкую сферу ее применения: в ряде исследований он показывает, что высокий уровень жизнестойкости связан с воображением и креативностью в привычных условиях. Способствуя осознанности и адекватной оценке ситуации, жизнестойкость отрицательно коррелирует с вытеснением и авторитаризмом (негибким доминирующим способом взаимодействия) и положительно — с креативностью и склонностью к новаторству, которые измерялись экспериментально (испытуемые предлагали способы действия с различными предметами).

Жизнестойкость связана с устойчивым переживанием человеком своих действий и происходящих вокруг событий как интересных и радостных (вовлечённость), как результатов личностного выбора и инициативы (контроль) и как важного стимула к усвоению нового (принятие риска). Эта гипотеза получила эмпирическое подтверждение в исследовании с использованием метода выборки переживаний (Experience Sampling Method) М. Чиксентмихайи: каждый испытуемый в течение недели носил пейджер, при сигнале которого (10 раз в день) он заполнял короткий опросник, касавшийся его деятельности и состояния в данный момент. В группе испытуемых с высокими показателями жизнестойкости интерес и увлечённость деятельностью, её важность, настроение, ощущение поддержки от других были значимо выше, чем в группе испытуемых с низкими показателями жизнестойкости (p<0,006—0,04 для разных показателей), тогда как выполнение работы просто потому, что её «надо» выполнить, встречается значимо реже (p<0,001). Испытуемые с высокими показателями жизнестойкости чаще говорили, что сами выбирают, чем заниматься (компонент контроля), и чувствуют, что получают важный опыт во всем, что с ними происходит (компонент вовлечённости). В рамках того же направления получены данные, что высокий уровень жизнестойкости связан со специфическими стилями мышления — ориентацией на креативные ответы и взаимодействие с другими людьми, тогда как низкий уровень жизнестойкости — с ориентацией на следование нормам или анархическим стилем, связанным с дефицитом планирования и целедостижения.

Таким образом, не вписавшись в «букву» позитивной психологии, жизнестойкость явно претендует на её «дух». На наш взгляд, относительное «забвение» или «игнорирование» жизнестойкости в позитивной психологии — вопрос скорее социальный, нежели содержательный. Тем не менее такая близость требует анализа не только сходства и различий жизнестойкости с другими конструктами позитивной психологии.

Дифференциация жизнестойкости и других личностных переменных​

В свете сказанного понятно, почему линия дифференциации жизнестойкости и других личностных конструктов является одной из центральных для С. Мадди. К сожалению, как правило, это стремление выражается в доказывании превосходства жизнестойкости над другими личностными конструктами в предсказании некоторых зависимых переменных (успешности, благополучия и т. п.) или в специфических ситуациях — например, при угрозе жизни. С нашей точки зрения, такая логика обладает двумя ограничениями. Во-первых, она не позволяет установить специфику и функциональное значение жизнестойкости в структуре саморегуляции по сравнению с другими конструктами. Иными словами, логика сравнения возможностей и ограничений различных конструктов, выявления их функциональной специфики представляется нам более эвристичной в психологических исследованиях. Во-вторых, логика предсказания в целом ущербна, поскольку подменяет объяснительные механизмы индикаторами: например, субъективная оценка здоровья является хорошим прогностическим признаком заболеваемости и смертности, но это не причина, а индикатор неблагополучия.

В своих работах С. Мадди рассматривает ряд психологических переменных, сходных с жизнестойкостью в некоторых отношениях, которые, однако, необходимо от нее отличать:

Чувство связности — конструкт, предложенный А. Антоновски для описания потенциала здорового развития и психологической устойчивости. Как пишет С. Мадди, если в основе чувства связности лежит понимание и принятие, то жизнестойкость больше сопряжена с обращением трудностей в преимущества через более инициативное и активное вмешательство в события.

Оптимизм, который понимается в современной психологии двумя способами: Ч. Карвер и М. Шейер рассматривают оптимизм—пессимизм как обобщённую диспозицию, тогда как М. Селигман— как стиль атрибуции, способ объяснения происходящих событий. Рассматривая эти модели, С. Мадди указывает, что, как и жизнестойкость, оптимизм придаёт личности уверенность в себе, обеспечивает чувство опоры. Однако оптимистическая оценка не обязательно является реалистической, что, с точки зрения С. Мадди, может препятствовать эффективному совладанию в некоторых случаях.

В исследовании связи оптимизма и жизнестойкости с различными видами копинг-стратегий было показано, что предсказательная способность жизнестойкости выше, чем предсказательная способность оптимизма. Из 15 типов копинг-стратегий уровень жизнестойкости позволял предсказать восемь, пять из которых (эмоциональная социальная поддержка, отрицание, употребление алкоголя и наркотиков, психологический и поведенческий уход) не могли быть предсказаны на основе оптимизма. Корреляция оптимизма с со шкалой позитивной переоценки более высока, чем у жизнестойкости, что согласуется с идеей С. Мадди: позитивная переоценка любых событий возможна, только если человек склонен к неадекватно положительной их оценке.

В более позднем исследовании в первых двух сериях показатели оптимизма и жизнестойкости у студентов сопоставлялись с их привычными способами совладания с ситуацией и поведения в текущих стрессовых обстоятельствах. Испытуемыми в третьей серии были 448 женщин, ожидающих результаты медицинского обследования по подозрению в наличии опухоли. Оптимизм оценивался в соответствии с концепцией Ч. Карвера и М. Шейера с помощью методики LOT. В первой и второй сериях жизнестойкость оказалась сильнее связана со стратегиями совладания, чем оптимизм, причём только она обнаружила значимую отрицательную корреляцию с регрессивным типом совладания. В третьей серии оптимизм обнаружил более высокую корреляцию с типами совладания, чем жизнестойкость. С. Мадди объясняет этот результат тем, что высокий уровень риска заставляет оптимистичных испытуемых проявлять большее упорство в стремлении справиться с ситуацией по сравнению с обычными обстоятельствами (хотя в данном случае может играть роль более зрелый возраст испытуемых). Однако и в этой серии жизнестойкость, в отличие от оптимизма, оказалась отрицательным предиктором трех типов регрессивного совладания, что согласуется с гипотезой С. Мадди.

Самоэффективность, или уверенность в своей способности выполнить определённую деятельность, осуществить задуманное, нередко соотносилась с компонентом контроля жизнестойкости. Однако жизнестойкость является общей диспозицией, тогда как самоэффективность специфична, она относится к конкретной деятельности. Общая самоэффективность как сумма самоэффективностей, переживаемых человеком в различной деятельности, действительна близка компоненту контроля, однако её связь с вовлечённостью и принятием риска остаётся неясной.

Религиозности, как и жизнестойкости, с точки зрения С. Мадди, присущи ощущение опоры и духовность. Однако источник духовности в религиозности — вера в сверхъестественное, несущее ответственность за происходящее, тогда как источник духовности в жизнестойкости — личностные усилия по интерпретации, упорядочиванию и обобщению окружающего мира.

По данным эмпирических исследований, религиозность значимо коррелирует с вовлечённостью и контролем, но не связана с компонентом принятия риска. Как религиозность, так и жизнестойкость негативно связаны с депрессией и гневом, однако только жизнестойкость предсказывает уровень депрессии независимо от религиозности. Высокая жизнестойкость лучше предсказывает совладание с негативными эмоциями, чем религиозность, однако при низкой жизнестойкости роль религиозности становится ощутимой. Наконец, хотя оба показателя защищают человека от стресса и напряжения, а также от регрессивного совладания, только жизнестойкость позволяет предсказать трансформационное совладание, активные действия человека по преодолению и переоценке ситуации. Иными словами, жизнестойкость и религиозность, хотя и связаны между собой, независимо друг от друга усиливают совладание со стрессом.

Шкалы «большой пятёрки». При сопоставлении с данными по опроснику шкал «большой пятерки» NEOFFI зафиксирована не только негативная связь жизнестойкости с нейротизмом, но и позитивные связи с другими чертами «большой пятёрки» (сильные — с экстраверсией и открытостью, более слабые — с дружелюбием и добросовестностью). Однако регрессионный анализ подтвердил несовпадение этих переменных. Недавние данные говорят о том, что все пять базовых черт в совокупности объясняют не более 25% дисперсии показателей жизнестойкости. Ч. Сэнсан с соавторами (Sansone, Wiebe, Morgan, 1999), изучавшие вклад жизнестойкости в саморегуляцию монотонной деятельности, пришли к тому же выводу о несовпадении жизнестойкости и шкал «большой пятёрки».

Итак, в работах С. Мадди уделяется немалое внимание теоретическому и эмпирическому обоснованию «самостоятельности» конструкта жизнестойкости, его дискриминантной валидности.